VIII
Не отрицая
вовсе ни вины чужой, ни их ответственности за нашу трагедию, дважды,
трижды повторяем: чем больше мы будем связывать свои надежды с чужими
дядями, кто бы они ни были, тем меньше мы имеем права говорить об
отвественности, и наоборот.
В понимании этого крайне важного
принципа турки оказались намного умнее нас, армян. В применении этого
принципа - одна из главных причин их победы, а нашего поражения.
Потому
что этот принцип, независимо от всего, не только сделал турка
представляющим ценность в глазах внешнего мира, но и сделал возможным
рождение в его утробе Мустафы Кемаля.
Возможно ли когда-нибудь
сравнить пусть даже самую большую трагедию турок с самой малой нашей
трагедией? И тем не менее, то, что они сумели породить Мустафу Кемаля,
создавшего турецкую нацию - факт.
Мы здесь вовсе не сомневаемся в
живительной плодотворности лона армянского народа потому, что это
сомнение означало бы не только отрицание животворящей и очищающей силы
страданий, но и отрицание жизни наших героев, которые сделали бы честь
любому народу.
Андраник никогда не был героем менее, чем Кемаль. И
однако, когда из одного сделали кази- святого, другого мы, армяне, не
смогли оценить даже в десятую долю его заслуг. Почтение, выказанное к
его гробу заслуженно соответствовало его величию, но мы не заметили, что
оно доказывало еще и преступную отсталость армянина.
Андраник не умер; это мы убили его.
Это
говорил нам гроб с его прахом, но наше желание создать нацию было
настолько слепо и глухо , что мы не увидели и не услышали его.
Скажем
больше: Андраник сам, в свою очередь, как армянин, не понял, что он
будет убит, в тот день, когда расстрелял своего солдата за уничтожение
турок, в то время, как кемалисты украшали наградами груди своих солдат,
вырезавших армянских женщин и детей. Расплата за нарушение закона
неотвратима.
И в своем постижении этого армянин отстает от турка так же, как Андраник от Кемаля.
Сколь
бы велики ни были ответственность и происки чужих, сколь бы ни было
плодотворно армянское лоно, мы должны были проиграть и проиграли, потому
что не поняли этого закона.
Мы боялись, что другие - чужие, назовут нас зверями. Турок не побоялся этого определения, цену которому знает хорошо.
Мы
молились, неизменно повторяя: "Поднявший меч от меча и погибнет". Турок
приветствовал своего Аллаха обнаженным мечом, с которого стекала
армянская кровь.
Продолжайте дальше...
Все это - выражение нашего восприятия или непонимания ЗАКОНА.
Что мы делаем сегодня, хоть теперь мы поняли этот закон?
Повторяем то, что вчера стало причиной нашего поражения.
В
вечной своей надежде на чужого дядю мы лишь плачем, когдя оказывается,
что он не хочет, забыв свои боль и выгоду, страдать с нами, печалясь о
нашей боли и выгоде.
Да, у них много вины перед нами. Да, они,
независимо от наших сил и возможностей, связаны с нами тысячью связей.
Но чужак всегда чужак, он не армянин. Он реально смотрит на вещи и готов
платить за них ровно столько, сколько они стоят. Нечего удивляться и
обижаться на то, что они отдали туркам Лозанну и отдают Женеву, а нам -
грош. Да, мы сейчас стоим столького, и потому должны признать хотя бы
сегодня, что, независимо от всех внешних спекуляций, мы, как товар на
политическом рынке, не смогли назначить себе настоящую цену.
Понимание
этого вовсе не отрицает расчетов сильных мира сего, но всего липь
прямая и немного грубая демонстрация нашей собственной ценности,
назначенной нам себе самими цены.
Сколько всего мы могли сделать, но
не сделали даже чтобы оценить себя в глазах сильных мира сообразно
нашим страданиям . Кто удержал нас за руку,не дав покарать убийц? Кто
ослабил наш дух, не дав отомстить за нашу пролитую кровь?
Лгут все те, кто указывает на внешние причины.
Обманщики все те, кто кивает на других.
МЫ,
МЫ, и только МЫ отрезали себе руки, унизили наш дух и стали всего лишь
посредниками по продаже армянской крови и ходим сейчас по дворам,
испуская вопли и прося милости как милостыни.
Мы стали нищими побирушками-беженцами во всех странах света.
Это наша цена. И большей нам не дадут, сколько бы мы не плакались.
Мы
плачем, что за наши кости, рассеянные в песках пустыни, дают не больше,
чем стоит этот песок. Мы обижаемся, что змея, ползущая в этой пустыне,
стоит в их глазах дороже, что за зверя дают хотя бы цену его шкуры.
Платят продавцу, но не нищему с заплаканными глазами, смотрящему на этот
торг.
Чем мы отличаемся сегодня от этого нищего?
Были бы мы сегодня обитателями этого кладбища, хоть и одичавшими и озверевшими, с нами бы и считались, нам бы предлагали цену.
Или мы не могли быть?
Могли,
но не захотели, потому что не постигли жестокого закона: чтобы были мы,
не должно было быть турок. Не постигаем и сегодня.
И все ждем, что другие, чужие оценят нас дороже, чем мы сами себя ценим.
И утешаем себя тем только, что в один прекрасный день турки окажутся в нашем положении.
Да, в тот день, когда турок опустится до нашего уровня, за него дадут столько же.
Конечно же, это для нас надежда. Но надежда еще вовсе не спасение.
Самое важное то, что мы делаем для осуществления этой надежды и имеем ли мы право ждать, пока чужие сделают это для нас?
Турок
очень хорошо знает правила этой торговли и дорого просит за себя.
Каждый раз при первых проявлениях кризиса, ослаблении своих позиций или
неудачах он выносит на продажу алмаз из короны, кувшин золота или
скважину с нефтью. И мы знаем, что продаст он это с большим барышом для
себя.
А мы опять в роли нищего со своими слезными просьбами, потому
что не смогли отрубить руку купца на глазах всего мира и сжечь проданную
скважину с нефтью.
Справедливо, что покупателей много, как много и
скважин. Но даже единственное действие имеет ценность, является знаком
понимания закона, и это понимание мы должны были углублять, что
обязательно найдется покупатель - если есть продавец; нужно, значит,
чтобы не существовало продавца.
Продавец, турок, однако,к сожалению,
существует. Он есть, потому что мы этого допустили. То, что были
обязаны сделать мы, мы оставили делать чужим , тем и удовлетворились.
Так мы поступили вчера, так поступаем сегодня.
Потерпели поражение вчера, должны будем потерпеть поражение завтра.
Потому что мы столького стоим.
IX
Поэтому мы
превратились сегодня в бродячее племя, турки - в нацию. Поэтому сегодня
турок жалеет для нас клочок шатра и кусок хлеба и ему уже мало кресел в
женевском Дворце наций.
Хотели, чтоб было по-другому?
Турки знали Закон и знали, что так будет. Они были правы. И никто и ничто не в силах изменить этот закон.
Одни
мы, неучи и отвратительные трусы,, так и не поняли, чему учит
уважительный прием представителей рушти /курдское племя/ в Женеве во
время курдской резни при могильном молчании во время резни армянской.
Еще
раз повторяем: мы вовсе не отрицаем ни происки чужих, ни наших надежд
на их помощь, а лишь подчеркиваем факт армянской безграмотности, то, что
мы еще не поняли, что все, связанное с нами в первую очередь должно
заботить нас, за все это мы в ответе.
Курды это поняли. Кстати, два слова о курдах как о чужих.
Курды,
по нашему мнению, настолько же чужие для нас, как и все остальные. Да,
их резали тем же ятаганом, у них та же боль, и это преимущество сегодня
завтра их неминуемо приведет к необходимости нашего уничтожения и войны с
нами.
Будущее докажет нашу правоту, если доживем и увидим.
Их
соседство и общность трагедии вовсе не отрицают их чужеродности.
Чужеродности как минимум до такой степени, чтобы они не погибали за нашу
борьбу. Так же, как все остальные.
Курд воюет, убивает и гибнет за СВОЮ СВОБОДУ.
Какое
мы имеем право ожидать от курда и его борьбы того, чего ожидали и не
получили от русского, англичанина, француза? Какое мы имеем право
завтра, после победы курдов, надеяться получить от них наше желаемое?
Если
курд станет свободным, а это случится рано или поздно, то в первую
очередь он обязан будет за свободу самому себе, потому что он считает
себя достойным свободы. И в первый же день после достижения цели, - мы
должны хорошо усвоить это - он забудет нас, будет стараться превратить
нас в курдов, и ни наши проповеди, ни наши поучения не помогут, потому
что он увидит как образуются нации и как они выживают.
Утешением нашим опять будет то, что будет уничтожено больше турок и отнято у них больше территории.
Сам
по себе это факт положительный, но он ничего не дает нам. Только лишь
радоваться чужим победам недостойно в особенности для нас, армян, ибо не
дает обретения права.
То, что плохо и разрушительно для турка,
хорошоп для нас в любом случае. Потеря Междуречья на пользу нам, как и
Сирии. Так же, как и потеря Курдистана. Хорошо все то, что служит
развалу Турции, но не в этом наше спасенье.
Самым ужасным будет,
если в недежде на вред, причиняемый туркам другими - англичанами,
итальянцами или курдами, мы не сделаем того, что можем сделать. А мы
можем сделать много, очень много, независимо от всех других, которые
могут и будут делать все возможное без нашей помощи, без наших желаний и
поучений. Потому что они умнее нас и знают, что мы для них настолько же
чужие и чужак - всегда чужак.
И наконец, кроме железных законов политики есть непостижимое и священное духовное состояние.
Можно
ли говорить о мужестве того, кто свою месть за миллионы мучеников
удовлетворит победой курда или кого-нибудь другого? Радостно видеть
врага поверженным, но повергнуть врага своей рукой - вот высшее духовное
удовлетворение, называемое мужеством духа.
Нет сомнения, что завтра
мы будем обмануты и курдами, так как по всему видно, что они оказались
умнее и грамотнее нас в создании нации.
Уже один тот факт, , что
курды обращаются с турками так, как те в свое время обращались с нами и
обращаются с курдами, убивают их детей и женщин и уничтожают их села и
города достаточен, чтобы дать преимущество неграмотному курду-горцу и
поверить в успех его освободительной борьбы. Нам же, претендующим на
обучение курдов, самим есть много чему учиться у них.
По нашему
убеждению, не имеют права претендовать на большее, получить больше даже и
от курда, все те, кто надеется получить от него право на политическую и
национальную жизнь..
Единственный, кто никогда не предаст тебя - ты
сам, твоя сила.. Чем глубже это убеждение, тем менее вероятно
предательство чужака. И ничто - ни малочисленность, ни слабость не могут
поколебать этот Закон.
Не сама ли жизнь говорит, что этот самый
Закон даже в пределах наших возможностей мы понимаем менее не только
турка, но даже и курда.
X
Разница между нами и
турками подчеркивается еще и тем, что когда мы говорим - они действуют.
Самое же печальное то, что говорить и писать стало для нас
самодостаточным занятием.
Чтобы предупредить заранее все споры на
эту тему, скажем, что никогда не отрицали и не отрицаем силу как слова
трибуна, так и печатного слова. Каждому свое место. Но мы упускаем нечто
очень важное: то, что перо и речь черпают свою силу в деснице.
Вот что турки усвоили и используют намного лучше нас, армян.
И
если мы добавим к этому еще и то, что для народа, живущего жизнью
государства и революционного народа, стремящегося к освобождению, эти
способы принципиально различны, тогда станут бессмысленны возражения,
что у турок возможностей больше нашего, и еще более явным станет
бесполезность нашей писанины и наших речей.
Сколько лет уже мы
плачем и кричим: нас обманули. Пообещали Армению, не сдержали слова.
Пообещали национальный очаг - обманули. Арманский вопрос превратили в
проблему беженцев. Даже русских степей для нас пожалели. Программу
Нансена посчитали слишком. Аргентину предлагают. Посылают в Перу.
Обманщики, подлецы...
Я спрашиваю: кто читает все это? Кто поймет, если даже и прочитает? Если даже и поймет, кто не высмеет нас за это?
Если все это пишется для армян, так армяне и так все знают. И все эти вопли и плач не изменят ровным счетом ничего.
Если
бы мы делали это с целью показать всем, чему мы научились, что это была
расплата за наше незнание, тогда это имело бы смысл. Если бы из всего
этого мы вынесли строгий и беспощадный приговор себе - что мы стоим
большего и надеемся на самих лишь себя - тогда наша пресса оправдала бы
свое существование.
Нас заставляют умываться кровавыми слезами, а мы
стараемся, чтобы другие утерли наши слезы, заявляя при этом, что эти
другие обманщики, подлецы и мерзавцы и никогда не утрут наших слез.
Турки
топят нас в нашей крови и потом начинают оправдывать свое поведение,
уверенные, что в политической жизни правда на стороне того, кто сначала
делает и потом только оправдывается.
Хватит. Стыдно.
Одна пуля
убедительнее тысячи передовиц и речей.; отказываясь от поступка, от
дела, мы примиряемся со своей смертью. Один-единственный выстрел в
преступную голову Мухтар-бея намного убедительнее и весомее решил бы в
Лозанне в нашу пользу и стоил бы больше тысяч брошюр, написанных за эти
десятилетия.
Мы еще не поняли, что кроме создания своего
государства турки преследуют реальную цель полного уничтожения армян в
Турции, что один человек, один Мухтар-бей может за один день свести на
нет все наши многолетние усилия.
Если 150 000 армян не могут говорить языком одной пули, значит наша кровь достойна только разменной монеты.
Пусть
бы хоть один раз и армянин стал бы преступником, пусть стал бы варваром
и зверем. Почему мы до сих пор не поняли, что преступник и убийца лучше
бездомного бродяги? Их кровь не разменивается, с ними обращаются с
почтением и уважением.
Или мы фальшивы в своем плаче и жалобах на
наше положение, или мы ничего в нем не поняли. Кому нечего терять, тому
нечего и бояться.
Армянину терять уже нечего. Но, к несчастью, мы все еще боимся.
А
пока это так, будем мы плакать или стенать, нас пошлют и в Перу и еще
подальше, потому что мы этого достойны, потому что сами за себя
назначили такую цену.
XI
Даже этого
мимолетного очерка фактов достаточно, чтобы выявить и подчеркнуть нашу
ответственность в случившемся с нами, что никогда не отрицает, однако, и
ответственности других, и, что самое главное, демонстрирует нам
устарелость и опасность использования в дальнейшем того заржавевшего
уже, хоть и сослужившего свою службу оружия, использование которого в
свое время если уже было проступком, то сейчас - преступлением.
Мы
хотим заявить во всеуслышание, что в нашей неизбежной войне за
существование, являющейся войной с турецким преступником, стремящимся
уничтожить наш народ до последнего человека, мы, армяне, станем
невольными соучастниками этого преступления, если будем цепляться за
старые методы борьбы, а наши руководители - сознательными соучастниками,
если будут и дальше оставаться с устарелым оружием и бесполезными
методами борьбы.
Наше старое оружие - певольвер, бомба, хоть и могут еще быть иногда полезны, безнадежно устарели.
Наши
старые методы - надежда на другие государства, народы или инсургентов,
сколь бы ни были полезны в борьбе с нашим главным и настоящим врагом -
турком, были и всегда будут чужеродными, а значит - не перестанут
разочаровывать и предавать нас.
Повторяем , что сказанное вовсе не
предполагает умаление или отрицание их большего или меньшего значения, а
говорится для того лишь, чтобы мы перестали надеяться на кого бы ни
было и повели СВОЮ войну СВОИМИ средствами, всегда находящимися у нас
под рукой и потому безотказными; чтобы мы не говорили и думали о войне,
потому что если до сих пор не думали - совершали преступление, а
действовали.
Ужасность планов врага и смертный наш бой с ним еще не
доказали, что у нас нет надежды на борьбу и даже победу.Так объявляют
те, кто либо в страхе сидит сложив руки в молитве и ждет смерти, либо
кормит нас новыми лозунгами политики не раздражать и не сопротивляться
врагу в надежде на его милость.
Но так же, как мы не боимся во
всеуслышание заявить о нашей борьбе, не боимся и объявить, что армянский
народ уже прошел через ту точку, после которой имеет полное право
применить слова бельгийского кардинала Мерсье: "После того, как во время
этой войны права армян были растоптаны, никто не смеет обвинить их в
том, что они всем народом это право презрят".
Мы должны принять
также, что лживы все те мудрствования, которые лишь маскируют
праздность, и лживы предупреждения и опасения раскрыть наше оружие.
Объявить, что армянин имеет право использовать все доступное оружие и выкрикнуть это в лицо миру не значит его демонстрации .
Принять
и даже объявить всему армянскому народу, что армянин ни армией, ни
пушками, ни самолетами не может победить турка не значит выдать туркам
тайну нашего оружия, а значит вооружить армянина знанием своих слабых
сторон, сильных сторон врага, запретить ему растрачивать свои силы
по-пустому, а мобилизовать их на создание такого оружия, которое
восполнит наши недостатки.
Так, сколь бы сладостна ни была нашему
сердцу картина полета армянских самолетов и бомбежка ими преступного
гнезда Энкюри, мы должны признать, что это не главное и не основное
средство и этого оружия у нас нет. У нас нет самолетов, а были бы
самолеты - нет аэродромов, были бы аэродромы - одной турецкой бомбы с их
самолета достаточно, чтобы все наши красивые мечты взлетели в воздух.
Я говорю это, чтобы мы трезво оценивали свои силы и использовали их вовремя и к месту.
Слава человеческому уму и силе науки.
Почему
мы боимся, и боимся одни мы, армяне, придумывать, разрабатывать и
применять такое оружие, если весь мир сегодня занят этим?
Сколького
стоили все вопли и стенания мира после первой "бесчеловечной" газовой
атаки германцев? Немцы недостаток своих сил компенсировали оружием и то,
что было "бесчеловечным", стало таким же человеческим оружием в войне,
как винтовка, и сегодня количеству и видам газового оружия нет числа.
Армянская
"гуманная" идея, однако, несмотря на миллионы жертв, еще цепляется за
жизнь, кочует из документа в документ, которые весь мир, кроме нас,
давно выбросил на помойку.
О, наши наивные потуги поучать весь мир!
Разве нет сегодня средств, объявленных в мире "бесчеловечными"?
И
мы все еще пребываем в наивности, считая, что завтра, когда начнется
новая война, это оружие не будет использовано. Вот ведь большевики
делают опыты по созданию новых бомб как с ядовитыми газами, так и с
заразными болезнями. И об этом и говорят и пишут каждый день.
Мы не
только настолько не наивны считать, что подобный опыт большевиков завтра
не подымет шуму побольше немецкого и что большевиков не объявят
варварами побольше немцев, но имеем смелость заявить, что тот, кто
убаюкивает наше сознание устаревшими проповедями гуманности или обманом
отвлекает нашу мстительную мысль от поисков и создания более чем
бесчеловечного оружия, самый страшный преступник и главный наш противник
в нашей освободительной войне.
Никто, ни один народ, ни одна нация
не имеют больше священных прав на такие мысли, чем мы, армяне. Потрому
что никто нигде никогда не был так бесчеловечно уничтожаем, предан,
вырезан, никто не находится в нашем положении. И никто, ни одна нация
или народ не унижен, не ослаблен настолько и имеет настоятельную
необходимость компенсировать свою слабость пусть даже самым
бесчеловечным оружием.
Это право оправдывается святостью наших жертв и священностью нашей борьбы.
Мы не можем забыть миллионы мучеников и потому должны быть верными воинами в нашей войне.
После
этого, сколь бы ни была ужасна наша война за существование, она не
только не сможет сломать нам руки, но наоборот, придаст святость нашей
судьбоносной борьбе и мы на этот раз действительно плюнем в лицо
фарисейскому миру, стоя на трупах наших врагов.
Если мы откажемся от
действительно беспочвенных надежд и поверим в возможность и реальность
победы, в чем я не сомневаюсь, и будем воспитывать в нас
"бесчеловечность" - трезвый взгляд на вещи, то это будет высшее право,
единственная возможность превратиться в
ЛЮДЕЙ, НАЦИЮ и СОЗДАТЬ ГОСУДАРСТВО.
Только в бесчеловечности можем мы превзойти нашего врага.
Эту
вевру мы должны исповедовать и в этом направлении вести нашу войну за
существование, в которой, наряду со всякоми происками и враждебностью,
против нас еще и ВРЕМЯ.
Горе тому, кто не поймет этого!
Потому что он будет побежден
ШАГАН НАТАЛИ
Перевел Р. Мадоян
|
